Читати книгу - "Собор Парижской Богоматери, Гюго"

дверь комнаты снова распахнулась, а затем снова затворилась за пятью лицами, которых читатель видел в начале этой главы и которые, заняв прежние места, приняли прежние позы и продолжали по-прежнему беседовать вполголоса.

В отсутствие короля на его стол положили письма, и он сам их распечатал. Затем быстро, одно за другим прочел и дал знак мэтру Оливье, по-видимому, исполнявшему при нем должность первого министра, чтобы тот взял перо. Не сообщая ему содержания бумаг, король тихим голосом стал диктовать ответы, а тот записывал их в довольно неудобной позе, опустившись на колени у стола.

Господин Рим внимательно наблюдал за королем.

Но король говорил так тихо, что до фламандцев долетали лишь обрывки малопонятных фраз, как, например:

«… Поддерживать торговлею плодородные местности и мануфактурами местности бесплодные… Показать английским вельможам наши четыре бомбарды: «Лондон», «Брабант», «Бург-ан-Брес» и «Сент-Омер»… Артиллерия является причиной того, что война ведется ныне более осмотрительно… Нашему другу господину де Бресюиру… Армию нельзя содержать, не взимая дани» и т. д.

Впрочем, один раз он возвысил голос:

- Клянусь Пасхой! Его величество король сицилийский запечатывает свои грамоты желтым воском, точно король Франции. Мы, пожалуй, напрасно позволили ему это. Мой любезный кузен, герцог Бургундский, никому не давал герба с червленым полем. Величие царственных домов зиждется на неприкосновенности привилегий. Запиши это, милый Оливье.

Немного погодя он воскликнул:

- О-о! Какое пространное послание! Чего хочет от нас наш брат император? - Он пробежал письмо, прерывая свое чтение восклицаниями: - Оно точно! Немцы невероятно многочисленны и сильны! Но мы не забываем старую поговорку: «Нет графства прекраснее Фландрии; нет герцогства прекраснее Милана; нет королевства прекраснее Франции»! Не так ли, господа фламандцы?

На этот раз Копеноль поклонился одновременно с Гильомом Римом. Патриотическое чувство чулочника было удовлетворено.

Последнее письмо заставило Людовика XI нахмуриться.

- Это еще что такое? Челобитные и жалобы на наши пикардийские гарнизоны? Оливье! Пишите побыстрее маршалу Руо. Пишите, что дисциплина ослабла, что вестовые, призванные в войска дворяне, вольные стрелки и швейцарцы наносят бесчисленные обиды селянам… Что воины, не довольствуясь тем добром, которое находят в доме земледельцев, принуждают их с помощью палочных ударов или копий ехать в город за вином, рыбой, пряностями и прочим, что является излишеством. Напишите, что его величеству королю известно об этом… Что мы желаем оградить наш народ от неприятностей, грабежей и вымогательств… Что такова наша воля, клянусь царицей небесной!.. Кроме того, нам не угодно, чтобы какие-то гудочники, цирюльники или другая войсковая челядь наряжались, точно князья, в шелка и бархат, и унизывали себе пальцы золотыми кольцами. Что подобное тщеславие не угодно господу богу… Что мы сами, хотя и дворянин, довольствуемся камзолом из сукна по шестнадцать су за парижский локоть. Что, следовательно, и господа обозные служители тоже могут снизойти до этого. Отпишите и предпишите… Господину Руо, нашему другу… Хорошо!

Он продиктовал это послание громко, твердо, отрывисто. В ту минуту, когда он заканчивал его, дверь распахнулась и пропустила новую фигуру, которая стремглав вбежала в комнату, растерянно крича:

- Государь! Государь! Парижская чернь бунтует!

Строгое лицо Людовика XI исказилось. Но волнение промелькнуло на его лице, как молния. Он сдержал себя и со спокойной строгостью сказал:

- Милый Жак! Что вы так врываетесь?

- Государь! Государь! Мятеж! - задыхаясь, повторил Жак.

Король встал с кресла, грубо схватил его за плечо и со сдержанным гневом, искоса поглядывая на фламандцев, шепнул ему на ухо так, чтобы слышал лишь он один:

- Замолчи или говори тише!

Новоприбывший понял и шепотом начал сбивчивый рассказ. Король слушал спокойно. Гильом Рим обратил внимание Копеноля на лицо и на одежду новоприбывшего, на его меховую шапку - caputia forrata, короткую епанчу epitogia curta, и длинную нижнюю одежду из черного бархата, которая изобличала в нем председателя счетной палаты.

Как только этот человек начал свои объяснения, Людовик XI, расхохотавшись, воскликнул:

- Да неужели? Говори же громче, милый Куактье! Что ты там шепчешь? Божья Матерь знает, что у нас нет никаких тайн от наших друзей-фламандцев.

- Но, государь…

- Говори громче!

«Милый» Куактье молчал, онемев от изумления.

- Итак, - снова заговорил король, - рассказывайте, сударь. В нашем славном городе Париже произошло возмущение черни?

- Да, государь.

- Которое направлено, по Вашим словам, против господина главного судьи Дворца правосудия?

- По-видимому, так, - бормотал Куактье, все еще ошеломленный резким, необъяснимым поворотом в образе мыслей короля.

Людовик XI спросил:

- А где же ночной дозор встретил толпу?

- На пути от Большой Бродяжной к мосту Менял. Да я и сам их там встретил, когда направлялся сюда за распоряжением вашего величества. Я слышал, как в толпе орали: «Долой главного дворцового судью!»

- А что они имеют против судьи?

- Да ведь он их ленный владыка!

- В самом деле?

- Да, государь. Это ведь канальи из Двора чудес. Они уже сколько времени жалуются на судью, вассалами которого они являются. Они не желают признавать его ни как судью, ни как сборщика дорожных пошлин.

- Вот как! - воскликнул король, тщетно стараясь скрыть довольную улыбку.

- Во всех своих челобитных, которыми они засыпают высшую судебную палату, - продолжал милый Жак, - они утверждают, что у них только два властелина: ваше величество и бог, а их бог, как я полагаю, сам дьявол.

- Эге! - сказал король.

Он потирал себе руки и смеялся тем внутренним смехом, который заставляет сиять все лицо. Он не мог скрыть радость, хотя временами силился придать своему лицу приличествующее случаю выражение. Никто ничего не понимал, даже мэтр Оливье. Король несколько мгновений молчал с задумчивым, но довольным видом.

- А много их? - спросил он внезапно.

- Да, государь, немало, - ответил милый Жак.

- Сколько?

- По крайней мере тысяч шесть.

Король не мог удержаться и воскликнул:

- Отлично!

- Что же они, вооружены? - продолжал он.

- Косами, пиками, пищалями, мотыгами. Множество самого опасного оружия.

Но король, по-видимому, нимало не был обеспокоен этим перечислением.

Милый Жак счел нужным добавить:

- Если вы, ваше величество, не прикажете сейчас же послать помощь судье, он погиб.

- Мы пошлем, - ответил король с напускной серьезностью. - Хорошо. Конечно, пошлем. Господин судья - наш друг. Шесть тысяч! Отчаянные головы! Их дерзость неслыханна, и мы на них очень гневаемся. Но в эту ночь у нас под рукой мало людей… Успеем послать и завтра утром.

- Немедленно, государь! - вскричал милый Жак. - Иначе здание суда будет двадцать раз разгромлено, права сюзерена попраны, а судья повешен. Ради бога, государь, пошлите, не дожидаясь завтрашнего утра!

Король взглянул на него в упор.

- Я сказал - завтра утром.

Это был взгляд, не допускавший возражения.

Помолчав, Людовик XI снова возвысил голос:

- Милый Жак!