Читати книгу - "Том 7"

у стенки лежал, расстянувшись и попы-хивая глиняной трубкой, старик лет пятидесяти, с чер-ной, кругло остриженной бородой, с полным, отекшим ли-цом, с деревяшкой вместо правой ноги. Это был, впрочем, плечистый коренастий человек. Его рваная рубаха была грязна, как будто несколько месяцев не бывала в стирке. Он лежал, облокотясь, а ноги укрыл грязным холщевым кафтаном. Его небольшие серые глаза спокойно, немно-го даже насмешливо смотрели на арестанта-барчука.

В ногах старика, согнувшись вдвоє, как собачка, лежал малый черноволосый мальчик в черных городских штанах, в грязной рубахе из тонкого покупного полотна, немилосердно изодранпой повсюду так, что из-под лох-мотьев везде виднелось буро-коричневое тело. Лица его Андрей не мог рассмотреть, так как он крепко спал и не проснулся даже от стука двери.

На другой кровати лежал человек средних лет, креп-кий, приземистый, с бритой бородой и стрижеными усами. Одет он был поряд очно и еще не слишком грязно,— видно было, что он еще недавно угодил в это место «смра* да и печали». Но его угрюмое лицо осунулось, потемпело, как земля, глаза углубились, а мохнатые крепкие руки постоянно сжимали невольпо железные прутья кровати, как бы ища своей обычной работы. Он лежал лицом квер-ху и смотрел прямо в потолок с каким-то влобно-равно-душньш выражением и ни разу не взглянул на нового гостя, пока тот сам не заговорил с ним.

Рядом с ним, а скорее у него в ногах, лежал на сукоп-ном зипунишке, заменявшем подушку, молодой деревен-ский паренек. Его небольшое смуглое лицо сияло здо-ровьем и той чудной, нежной красотой черт, которая часто встречается среди нашего народа, живущего в непо-средственном общении с природой, матерыо всякой красоти. Длинныѳ, мягкиѳ волосы густой волной падали на его плечи, а спереди были подстрижены в кружок. Боль-шие, блестящие, черные глаза светились детским незло-бием и любопытством, разглядывая нового товарища. Только мускулистые, шершавые, сильно развитые руки и ноги свидетельствовали, что этот красавец-парень не в холе вырос, а в тяжелом труде, боролся долго и трудно за своє существование. Андрей, очень впечатлительный ко всякой красоте, долго не мог отвести глаз от этого прекрасного лица, тем более превосходившего красотой мно-гие красивше лица, что его освещал природний ум, пыт-ливость и чистое неиспорченное чувство.

Прочие жители этого «зала» должны были ютиться на полу. Андрей быстро окинул взглядом этих несчастных, разбросавшихся на мокрых, загрязненных, скользких от невысыхающих плевков, асфальтових плитах. Там, к стене, у самой двери лежал старый еврей с необычайно ху-дым и жалким лицом, сухими, как грабли, руками и с кос-мами седых волос на подбородке. Голова его, коротко остриженная, покоилась на мокрой плите, свесившись тя-жело, а на длинной тонкой шее надулись жилы, как на-тянутые веревки. Он крепко спал с раскрытым беззубым ртом, храпел, как надрезанный, а изо рта текла на бороду слюна. Рядом с ним сидел какой-то пьяный оборван-ный мужик в бесполой сермяге, в сапогах, привязанных веревочками, в облезшей барашковой шапке, в полотняних штанах без одной штанины; вместо ремня он был подпоясан лыковым жгутом. Сидя на полу, он тихо всхли-пывал, словно только что перестал плакать.

По другую сторону кровати, у стены против двери лежал какой-то еще молодой человек, лет не более 28— ЗО, с светлым цветом лица, с совсем светлой бородой, с синими глазами и с короткими русыми волосами на го-лове. Его борода, по-видимому, давно не знала ни гребня, ни ножниц и торчала всклокоченная, как разрушенное гнездо дрозда. На этом человеке было напутано и навеше-но столько всякого тряпья, что, лежа на полу, он казался кучей портянок, дышащей глубоким тяжелым дыханьем в этой переполненной и давно непроветривавшейся ко-нуре.

Андрей Темера тревожно, с болью в сердце, долго блу-ждал взглядом по этим телам, по этим человеческим ли-цам и не знал, что думать, что говорить. Столько жгучего, неожиданного и таинственного горя шевелилос^ перед его глазами в этой темной, отвратительной клетке!.. Ведь это все перед ним — люди, его братья, способные так же, как и он, чувствовать и прелесть, и мерзость жизни! А те, которые заперли их сюда и держат в этой омерзительной яме, ведь и те тоже люди, отцы семейств, зарабатывающие хлеб, и тоже способны, как и он, чувствовать прелесть и мерзость жизни 1 Как же это так, что вдруг он видит такую страшную пропасть между людьми и людьми? Что же это такое?.. Андрей опустил голову и плечи словно под тяжелым ударом. Ему сделалось в эту минуту так тяже-ло, так безгранично холодно и тесно сердцу, как будто его кто-то бросил вдруг с привольного ясного света в глу-.бокий колодец, и он упал туда на дно разбитый, ошелом-ленный.— Да я в самом деле на д н е,— подумалось ему,— на дне общества, а вот эти вокруг меня, кто же они, как не по донки общества, как не проклятые парии *, заклейменные страшным позорящим клеймом — нужды?..

III

— А вы, барин, откуда? — первый спросил Андрея старик.

— Из Тернополя.

— Ишь ты! Да как же это случилось, что вас сюда пригнали.

— А вот так и случилось. Я кончил ученье во Львове, ну, и уехал сюда в деревню к одному товарищу занимать-ся с ним. Но, конечно, когда человек за собой ничего дур-

ного пе чувствует, то и не предвидит беды. Не взял я с собой никаких документов, ни паспорта, как єсть ничего,— ну, а тут вдруг приезжаем, встречают нас на пути жандарми, начинают меня допрашивать, откуда и зачем,— увидали, что у меня нет документов, да и отвели меня сюда, в староство,— говорят, что собираются меня отправить по этапу на родину. Вот так-то со мной вы-шло! .

— ІІ-пу и дела! — сказал старик.— Вот видите, барин, и со мной вроде вашего вышло. Я, если знаете, из Воло-щи — деревня тут такая, совсем поблизу. Служил в солдатах... ногу вот потерял в Ниталии 108, ну, а как был уже не годен к службе, отпустили меня. Пришел я домой на де-ревяшке, нет у меня ничего... хоть — милостыни проси, хошь — с голоду пропадай, все равно. А тут, видите ли, силу в себе еще чувствуешь, стыдно побираться, а пахать без ноги некуда. Пошел я в Борислав. Там работа не такая, стоячая, у воротила. Работал я там лет десять, почитай... так зарабатывал, лить бы перебиваться... Да все же, сказать правду, иной раз