Читати книгу - "Том 7"

Какое нам дело? Возьмите откуда хотите! Нам строго приказано.

— Да ведь тулуп мокрый,— сказала хозяйка, ломая руки,— хоть бы его Юдка высушил раньше, чем бросить куда-нибудь в клеть.

Но вдасть уже не слушала этих слов. Десятский взял тулуп под мышку и, ни с кем не простясь, ушел из избы. За ним ушел и присяжний. Оставшиеся в избе после того, как унесен бнл тулуп, испытнвали такое чувство, как будто винесено било тело кого-нибудь самого дорогого из семьи. Минуту сидели они как остолбенелне и только потом, словно по команде, обе женщини громко заридали, мальчик отер слезн рукавом, а сам хозяин сидел угрю-мо у окна; он взглядом провожал властей, которне, во-рвавшись неожиданно, как вихрь, унесли именно то, без чего вся семья вдруг стала вдвоє беднее и совсем беспо-мощна.

III

Прошла неделя с этого дня. Йван каким-то чудом до-бил гульден, отнес войту и получил позволение взять назад заграбленний тулуп. Вместе с десятским пошел он к Юдке, радуясь, что, по крайней мере, опять в избе будет тулуп. Но радость его скоро прошла. Когда Юдка винес тулуп из клети, Йван уже издали почуял запах гнили. Мокрий тулуп, пролежавши неделю в сырой клети, сде-лался вовсе негоден к употреблению, сгнил и расползался под пальцами. Йван ахнул и даже за голову схватил ся.

— О, чтоб вас бог наказал! — сказал он, обращаясь то к десятскому, то к Юдке.

— Ну, а меня за что? — ответил Юдка.— Разве я обя-зан сушить ваши тулупы?

— Я тоже в атом не виноват,— говорил десятский,— мне сказано взять, я и взял, остальное меня не касается.

— Побойтесь вы бога! — сокрушался Йван.— Я запла-тил гульден и потерял тулуп! Кто же мне за мой убыток заплатит?

Юдка и десятский только плечами пожали.

К СВЕТУ!

(Рассказ арестанта)

І

Ученые естествоиспытатели говорят, ЧТО СЛОИ ВОДЫ, лежащие на самом дне морской глубины, представляют из себя настоящую «мертвую воду». Огромный столб верх-них слоев, давящий каждую частицу нижнего, лишает ее всякого движения, всякой жизни. Солнечный свет сюда не доходит, здесь не водится никаких живых существ, не отзываются здесь даже ни единым отголоском ни водяные течения, ни бури, ни землетрясения. Единственное движе-ние, какое здесь можно бы наблюдать, это вечное беспре-станное падение миллионов трупов и скелетов от живых существ, которые некогда, порой довольно-таки давно, жили и гуляли там, вверху, красовались на солнце, купались в тепле, качались на могучих морских волнах. По-гибнув, они медленно, медленно опускаются вниз — осо-бенно эти маленькие фораминиферы, диатомеи 122 и прочая мелюзга, составляющая главную массу морского населення,— трупы их медленно проникают в слои, все более и более насыщенные кислородом и углекислотой, разла-гаются, как бы сгорают в них, и только спустя много вре-мени, в виде микроскопических шариков и кристалликов, достигают дна и ложатся на этом болыпом кладбище, что-бы в будущем, через тысячи лет, создать меловую скалу.

Должно быть, тяжело и грустно ЭТИМ нижним слоям воды вечно стоять и цепенеть на мертвом дне, в страшной тьме, под неслыханным гнетом, среди одних трупов. Тяжело и грустно им, особенно, если в них скрыто отзовется та вечная, неистребимая сила, без которой нет ни единой частицы в природе. Живая неистребимая сила внутри, а вокруг — тьма, гнет ужасный и бесконечное кладбище!

А что, если в этих несчастных, на вечную смерть осу-жденных частицах зашевелится порой, раз в тысячелетие, легкий оттенок МЫСЛИ — вы думаете, ЧТО ЭТО невозможно? Но ведь и наш мыслящий мозг, что же он такое, если не собрание тех же частиц кислорода, углерода и других элементов? О, как горька, мучительна должна быть подоб-ная мысль — греза этих морских частиц!

— Мать-природа! Откуда такая несправедливость к нам? Неужели мы хуже тех, которые там вверху над нами гуляют, качаются и красуются в чудном свете? И от-чего бы тебе не установить очереди, отчего бы не отпу-стить нас хоть на минутку туда, вверх?

Но мать-природа не знает чувствительности и не слу-шает мечтаний.

— Стану я с вами, дураками, возиться! — ворчит она.— Если чувствуете в себе силу, так пробуйте сами ввірваться наверх! Точно мне делать нечего, стану я еще вас подымать!

Да, пробуйте сами ввірваться!

Не случалось ли вам видеть подобные явлення в жиз-ни человеческой? Ох, случалось, милые мои, кому же не случалось их видеть? И от каждого такого случая ныло ваше сердце и теперь еще ноет, если вы попытаетесь поставить себя мысленно в положение этих бедных ЖИВЫХ частиц человеческого общества, осужденных завистливой судьбой на вечную тьму, на тупой застой, на безвестную смерть. Ведь и мы все — разве мы не такой же нижний слой среди народов? Разве каждое сильное здоровое дви-жение свободных и счастливых народов не отзывается болью, гнетом, толчком на нашем народном теле?

А каждый из тех, которые ценою страшних усилий, иногда ценою существования самых близких людей, вирвались хоть на одну ступень выше этого темного спу-да,— разве он не чувствует порой невольного ужаса и боли при одной МЫСЛИ об атом спуде и о том, что не будь того или иного счастливого стечения обстоятельств, он, пожалуй, и поныне пропад&л бы там, темный, беспомощ-ный, был бы не человеком, а частицей массы человеческой? И разве не заболит наше сердце при воспоми-нании о тисячах тысяч таких, которые, подобно нам, силились вирваться из этой тьмы, тосковали о свете, стремились к свободе и теплу — и все напрасно! И не почувствуем ли мы жуткой дрожи, вспоминая о жизни и кончине таких никому не известных, забытых, часто по-пранных и оплеванных единиц, и когда нам станет ясно, что иногда только глупейшее в мире обстоятельство, сле-пой случай, шутка, необдуманное слово, одна пылинка столкнула их с дороги и навеки сбросила обратно в ту тьму, из которой они вот-вот уже собирались вибраться на волю?..

Такие мысли сверлили мой мозг и отгоняли сон от моих глаз во время долгих, долгих ночей и дней, прове-денных в тюрьме. Мои товарищи по несчастью, которых и самих что-то сверлило и мутило внутри, не могли найти для меня слова утетения, напротив, я видел, что они самп часто гораздо больше нуждались в таком целитель-ном слове. Чтобы не сойти с ума среди этой сутолоки горя, мы разговаривали, рассказывали друг другу — не о себе,