Читати книгу - "Жизня"

раз, да и то на фотографии, хотя, может, это был и не он, я не уверен. Очень легко любить того, кто далеко, и тяжело — того, кто рядом. И еще — легко об этом писать и трудно что-то сделать. Сейчас.

Макары

 Макар жил через забор. Он был моим соседом и главным другом детства, из тех, знакомства с которыми ты не помнишь — ты знал их всегда. Его звали Игорь, он был довольно крупным и еще более толстым. Усы у него начали пробиваться класса с четвертого и окончательно пробились где-то к седьмому. Макар был на четыре года старше. Я никогда не имел старшего брата — у меня был Макар. Он меня многому научил. Полезного, правда, в этом было мало, а хорошего еще меньше. Макар не был хулиганом или, тем более, заводилой, он был как бы тихоня, много читал, в основном историческое что-нибудь, но учился не очень.

Он был неглупым, хитрым и, наверное, с подлецой, однако при этом отнюдь не злым. Но это если смотреть со стороны. А если смотришь достаточно близко, или хотя бы через соседский забор, то Макар был весьма хорошим другом. Несмотря на большую для детского общения разницу в возрасте, мы очень дружили, он был моей защитой, правда не слишком авторитетной. Но потом его детство закончилось, и Макара забрали в армию, а мое еще некоторое время продолжалось.

Но пока наше детство шло вместе, мы занимались многими интересными вещами: вместе гуляли в лесу с собаками, играли в футбол и чижа, катались на великах, ходили купаться на пруд, мастерили деревянные винтовки с резинкой, стрелявшие шпильками из гвоздей, и делали еще кучу всего того, что обычно делают обычные пацаны в деревнях. Он научил меня курить, а потом играть в карты — сначала просто, а потом на деньги. Макар лучше всех играл в триньку, а я постоянно проигрывал, и многие ему проигрывали, но небольшие суммы — больших у нас никогда не было. А Макар играл очень хорошо, хитро, умело махлевал и почти всегда оставался в плюсе.

А зимой мы с Макаром как-то играли в хоккей! В основном мы играли в футбол — с ним и другими парнями или просто пасовались друг с другом на улице или в его дворе. Но по телевизору мы, кроме футбола, смотрели еще и хоккей, поэтому у нас были куплены клюшки — на тот случай, если в Крыму выпадет снег и не успеет растаять к тому времени, когда мы вернемся из школы. Клюшки пролежали по чердакам и чуланам пару лет — и вот, наконец, выпал красивый снег, белый и легкий. Мы у Макара во дворе утоптали небольшую площадку, поставили две скамейки — в качестве небольших ворот, и начали играть в настоящий хоккей с шайбой — естественно, не на коньках, а в такой вот хоккей на ногах. Все шло прекрасно, кто-то кому-то забивал, небольшая площадка была полна восторга, пока я, замахнувшись чересчур сильно, не треснул Макара, стоявшего сзади, клюшкой по голове. Я ничего такого особого даже не почувствовал, а он завопил очень громко: «Ай! Ай!» — и, закрывая закровившей рукой рассеченную бровь, убежал в дом. Я постоял немного один на этой нашей хоккейной площадке, посмотрел на меленькие аккуратненькие красные кружочки на белом, хорошо утоптанном снегу — и поплелся домой, неся клюшку на плече. Больше мы в хоккей не играли. Я даже потом не просил у него прощения. И не потому, что я такой невежливый или нечуткий. Просто у пацанов, там, в детстве, так не принято — просить прощения. Там если напорол, как я с той клюшкой, то просто стоишь рядом, или говоришь что-то типа: «Дай посмотреть» или «Ничего страшного», ну а если там, куда тебе дали посмотреть, все-таки страшновато, то: «Это надо в больничку!».

Между нашими с Макаром дворами забор был из крупной проволочной сетки, и мы постоянно перелазили через него друг другу в гости. Можно было, конечно, ходить и через калитку, но через забор это было как-то ближе, и по расстоянию, и по-людски. Макар перебирался через забор только в редких случаях, потому что сетка к нагрузкам в сто килограммов относилась крайне плохо, но зато я — легкий и худенький — летал туда-обратно по несколько раз на дню. Сетка в том месте, где мы постоянно лазили друг к другу, со временем сильно прогнулась и провисла, меня за это ругали, но от проторенного пути к другу я все равно не отказывался. Так как Макар отваживался лезть через забор крайне редко, то если я был ему нужен, он просто подходил к нему и звал меня — я прибегал и мы часто подолгу с ним трендели у этого забора. Пацаны не умеют говорить просто так, они обычно говорят по делу, пусть маленькому, но все же для них очень важному, и иногда это затягивалось.

Никогда не забуду, как однажды я бегал от своей калитки к Макаровому забору — советоваться с ним по поводу сделки с микромоторчиками. Микромоторчики — это такие маленькие моторчики, которые выламывались из каких-то старых советских электроприборов и из них умелые ребята мастерили самодельные микромашинки. Эти микромашинки ездили с помощью этих моторчиков и от батареек. А у меня в то время были только машинки, которые ездили от руки. А что для семилетнего сельского мальчишки означала машинка на батарейках в то время? Это была недосягаемая мечта! Он даже не представлял себе, что существуют машинки еще и с дистанционным управлением (на шнурке, а не на радио, конечно) и что о них тоже можно мечтать. Поэтому особо находчивые ребята мастерили себе машинки сами. Сами или с помощью пап — это неважно, главное, что такие парни и такие машинки существовали. И вот двое таких маленьких счастливчиков с одной такой машинкой в руках однажды постучались в мою калитку к такому, еще меньшему, мне. Они откуда-то прознали, что у меня есть два новых замечательных микромоторчика. По-моему, я одного из этих парней знал и сам ему о них и рассказал, наверное, — ну, не следили же они, в конце концов. Но неважно, главное — они пришли, и им нужны были эти два микромоторчика, а я мечтал о машинке на батарейках или, хотя бы, наборе пластмассовых венгерских солдатиков — индейцев, или, на худой конец, ковбоев, — пираты у меня уже были, а о викингах мечтать было бесполезно — их было вообще не достать. Поэтому на предложение ребят — отдать им микромоторчики просто так — я ответил, что мне надо подумать, и, оставив их сидеть на скамейке у калитки, побежал к забору звать Макара: советоваться. Макар как человек опытный — четвертый класс это уже, как-никак, полжизни за плечами, — подумав, предложил просить мне за два моторчика настоящую машинку на батарейках или, в крайнем случае, двадцать викингов. Я побежал обратно к калитке. Ребята выслушали наше предложение спокойно и сказали, что у них ничего нет, — зато показали, как ездит их самодельная машинка. Назвать то, что ползало по моей скамейке, машинкой, могли лишь очень маленькие мальчики, к тому же наделенные определенной фантазией, и это если смотреть под определенным углом, например с низкой точки, как оно на тебя ползет. Но я входил в число таких мальчиков: то, что переваливалось по деревянному настилу, произвело на меня неизгладимое впечатление — и я снова побежал к забору.

Так я бегал туда-сюда около часа, за который мы с Макаром постепенно уступили в наших условиях до десяти хотя бы индейцев, ну или двух таких вот самомашинок. Макар явно хотел остаться в тени этой сделки, но я думаю, в случае удачи он рассчитывал