Читати книгу - "Рід Добрянських. Генеалогія і спогади, Леонід Добрянський"

Для косьбы пшеницы, занимавшей довольно большую площадь, пришлось нанимать у богатых мужиков лобогрейку, а для молотьбы - конную молотилку. Так как веялки не было, то пришлось лопатами на ветру очищать зерно от половы. Это была трудоемкая и длительная работа. После уборки урожая в сентябре была закончена постройка дома. Часть ржаной соломы пошла на устройство кровли дома, а пшеничная солома была заскирдована и предназначалась для отопления зимой и скармливания лошадям.

К концу лета был готов и колодец около дома. Колодец копали два мужика из Ивангорода около двух недель, он оказался очень глубоким примерно четыре сажени.

Надобно сказать, что дом отец построил так, как строят на Украине. Стены были толщиной около 40 см, чего было совершенно недостаточно в условиях суровых зим в Уфимской губернии. Это и сказалось самым неблагоприятным образом на нашем положении в зимнее время. Все члены семьи, кроме родителей и Гриши, спали вповалку на земляном полу, как это бывало на Украине. Для этого на пол настилался толстый слой соломы, а по ней рядно. Как я уже писал, в изголовье и укрываться шла всякая имевшаяся в доме верхняя одежда, кроме праздничной. Ночью русская печь на кухне и голландка в комнате остывали, и возникал жуткий холод. Охлаждению воздуха в хате способствовало и то, что остекление окон было одинарным. На стеклах намерзал слой льда и снега, и в хате в дневное время было темновато. Непонятно, почему отец пренебрег опытом старожилов здешнего края, тех же односельчан-ивангородцев, и не возвел стены из самана толщиной 60 см. Чтобы как-то утеплить стены, отец в зимние морозные дни и в бураны обкладывал их снаружи соломой чуть ли не до самой стрехи. Но это мало помогало. Так и жили мы и каждую зиму мерзли в течение многих лет.

Так как конюшню отец не успел в этом году построить, то обе лошадки и корова зимовали в сенях, которые, как я уже упомянул, были достаточно просторны.

Осень и зима 1909-1910 гг.

Поздняя осень. Морозец сковал тонким льдом края водной глади наших озер. Вода в речке еще сопротивляется морозу, струится открытым ручейком, и лишь кое-где мороз накрыл ее тонкой пленкой. Днем мороз спадает и лед на речке и озерах под солнцем подтаивает, ломается. Все, что было выращено на поле, в огороде, запрятано в закрома (в сенях), погреб. Лошади, корова днем еще бродят по опустевшим полям, оврагам, что-то находят, щиплют, жуют. Их теперь не пасут, посматривают лишь, чтобы не забрели в усадьбу немца или к нашим соседям хуторянам. Вечером лошади, корова на привязи в стойлах. Иван заносит им в кормушки утром и вечером сено. В хате уже свежо, а ночью и холодно, приходится топить не только русскую печь на кухне для приготовления пищи, но понемногу и голландку в комнате..

Итак, летние и осенние работы в поле и огороде позади. Отцу стало легче, уход за скотиной - кормление, уборка навоза - поручен Ивану. Отец стал учить Ивана и меня грамоте и молитвам. Помню, Иван учил историю по учебнику Иловайского, зубрил длиннейшую оду Ломоносова. Она начиналась так: «Лице свое скрывает день, поля покрыла мрачна ночь...». Иван так часто и громко читал историю, что и я запомнил, как царь персидский Кир победил мидийского царя, как потом этому Киру скифы отрубили голову. Если бы кто спросил отца, зачем он заставляет Ивана заучивать историю каких-то царей древности, зубрить оду Ломоносова, написанную архаическим языком, едва ли он смог бы дать вразумительный ответ. Можно полагать, что единственной пользой от этой зубрежки была только тренировка памяти. Так как Иван был грамотным, окончил в Михайловке два класса церковноприходской школы, то отец давал ему более сложные задания, нежели мне. Хотя в школе я не учился, но еще в Михайловке я сам выучил буквы, читал букварь. Отец, зная это, задавал мне учить небольшие стихотворения, басни Крылова. Зубрил я и таблицу умножения, а также церковнославянский язык, читал псалтырь (книгу псалмов). Отец следил за моим чтением, поправлял. Почти все, что я читал, я не понимал. Мне никак не давались ударения в некоторых словах псалтыря. Например, слово до́ндеже я читал: донде́же. Отец сердился, иногда дело кончалось тем, что меня наказывали, ставили на колени, если я не выучивал какую-нибудь молитву или не так, как надо, произносил слова из псалтыря. Хотя я не понимал многих слов псалтыря, но его чтение, усвоенное от старших, было для меня каким-то торжественным, как молитва. Чтение псалтыря умиляло, настраивало на благочестие, сами слова казались какими-то звонкими, певучими, очень значительными. Обучение Ивана и особенно меня было не гладким, нас часто бранили, наказывали. Гриша, естественно, не мог участвовать в нашем обучении. В эти короткие осенние дни и длинные вечера мама, Зиня и Марика занимались другими делами: солили огурцы, шинковали и солили капусту. Они занимались этим все вечера, а я тут же вертелся, смотрел, как они все ловко делают. По вечерам к нам частенько приходила молодая, краснощекая, веселая девушка - домработница у соседа-немца. Звали ее Химка (Ефимия). Приходила она как подружка Зини, Марики, но, по-видимому, причиной ее посещений был Гриша. Но, думаю, и сам Гриша, и родители считали, что Химка ему не пара она, кажется, была малограмотной или вовсе неграмотной. Их знакомство ни к чему не привело. Через некоторое время Химка уволилась с работы у немца и уехала домой.

Иногда к нам заходил наш сосед хуторянин Бондаренко. Словоохотливый и от природы талантливый рассказчик и невероятный хвастун, он занимал своими рассказами, главным образом, отца. Слушая его рассказы, отец от души хохотал, а после ухода Бондаренко заключал: «Вот брехун!».

В зимние дни, несмотря на лютые морозы, бураны, к нам заглядывали на своих небольших лошадках, запряженных в розвальни, башкиры. Одетые в темные из тонкого сукна чапаны наподобие балахонов, в меховых островерхих шапках, скуластые, с заиндевевшими усами, бородками, темнолицые, они так непохожи были на наших мужиков!.. Об их приезде всегда докладывал своим хриплым лаем наш Рябчик. Башкиры предлагали свой обычный товар: алебастр, лыко, бревна. Мама покупала алебастр, отец иногда бревна. Случалось, когда такой гость после совершения «сделки» выходил из избы наружу, к нему подкрадывался сзади, оскалив зубы, Рябчик и бросался на ничего не подозревавшего пришельца. Башкир жаловался: «Ам, ай! Знаком, зачем держишь такой собак?». Видимо, Рябчик несколько одичал, живя с нами на хуторе. Его повадки, озлобленность были чем-то похожи на поведение волка.