Читати книгу - "Рід Добрянських. Генеалогія і спогади, Леонід Добрянський"

В Миловке была крепкая комсомольская организация. Она, по существу, руководила всей внутренней жизнью университета. Чтобы как-то помочь материально, поручили мне исполнять должность кладовщика. В моем ведении были продукты для питания студентов, а также кое-какая одежда и обувь. Как раз то, в чем я особенно нуждался. С разрешения профкома я прилично оделся и обулся. Прилично, конечно, по тем меркам.

Как полный «хозяин» продуктов, я часто подвергался давлению со стороны студентов старших курсов. Среди них было немало любителей выпить. «Кумышку» они доставали сравнительно легко в селе, а вот с закуской дело было сложнее. Приходили ко мне целыми делегациями, просили солененьких огурцов или вяленой рыбы. И я давал.

Незадолго до этого состоялся Х съезд партии, студенты горячо обсуждали его решения. Среди них были и большевики, и троцкисты, и эсеры. Комсомольская организация провела проверку студенческого состава, среди которого были и студенты еще дореволюционного набора. Тогда предъявлялись особо строгие требования к социальному происхождению, к поведению, даже ко внешности. Галстуки у юношей, сережки у девушек, одеколон жестоко преследовались как буржуазные проявления. Танцевали только народные танцы, даже вальс подвергался гонению. Я помню, как исключили двух сестер Закржевских только за то, что у них была польская фамилия.

Делегацию студентов-комсомольцев пригласили в Уфу на собрание. Кто-то должен был приехать из центра. В числе десятка делегатов был и я. Собрание проводилось во Дворце культуры.

Неказистое кирпичное здание, приземистое, причудливой архитектуры, внутри было прилично обставлено, хотя, несмотря на жестокий холод, оно не отапливалось. Когда мы прибыли, а добирались мы пешком, большой зрительный зал был почти заполнен. Входили и выходили свободно: молодые, пожилые, мужчины и женщины, многие в шинелях, в фуфайках.

Как только мы обосновались в зале у задней стены, все дружно зааплодировали: на сцену вышло несколько человек. Один из них прямо подошел к небольшой трибуне, трое сели за стол, двое в полувоенной форме, один из них взял на себя роль руководителя:

- Товарищи! Слово предоставляется представителю центра - Льву Давидовичу Троцкому!

Из газет мы знали Троцкого, его имя ставили рядом с Лениным, он считался признанным руководителем Красной Армии - поэтому аплодировали все старательно.

Не знали мы тогда всей правды о его фракционной деятельности, его борьбе против партии, против Ленина. Несмотря на решение съезда о запрещении фракционной деятельности, он разъезжал по стране, собирал силы, делая ставку на молодежь.

Внешность у него была вполне респектабельная. В очках, с черной густой шевелюрой, начинающей отрастать черной бородкой клинышком. Говорил он мастерски, как умеют говорить опытные пропагандисты, ораторы.

Логическую связь его мыслей я улавливал плохо, внимание фиксировалось на внешней стороне, значительном факте: я вижу и слушаю Троцкого, одного из видных деятелей партии.

Говорил он около часа, ему аплодировали. После него выступали еще - им тоже аплодировали.

Нам пора было уходить. Добираться пешком, да еще темной ночью, было не совсем приятно. К тому же у нас в желудке «играли марши», а мы могли опоздать к ужину.

Вся жизнь студентов в Миловке была наполнена собраниями, дискуссиями, спорами. Развивалась и художественная самодеятельность, ставили спектакли, устраивали концерты, молодежные вечера, викторины. От полутора лет, проведенных в Миловке, у меня остались очень хорошие воспоминания.

Но надо было возвращаться домой. Университет вернулся в Юрьев, а техникум мне не нужен...

Прощай, шумная, разноголосая, молодежная Миловка!

Мы в Ивангороде

Жестокая засуха 1921 года заставила многих ивангородцев в предвидении голодной зимы уехать еще летом в более благоприятные для жизни места. Почти половина семей деревни решили выехать обратно на Украину, откуда они в начале века переселились в Уфимскую губернию в поисках свободной земли. Почти у всех на Украине оставались родственники, что вселяло в крестьян определенные надежды.

Несколько семейств решили добираться на родину конным транспортом. Подремонтировали брички, соорудили над ними покрытие в виде палатки от зноя и дождя, подкормили лошадей и, сложив домашний скарб и продукты, усадив свое семейство, ранним июльским утром тронулись в путь, толком не зная маршрута, надеясь на извечную премудрость: «Язык до Киева доведет!».

Выехали таким способом Никита Мельник, Трофим Цвиркун, Самсон Сидоренко, Леонтий Салий и еще кое-кто. Все они спустя два месяца добрались до места. В пути от тифа умер Цвиркун.

Другие ивангородцы - их было большинство - решили добираться до родных мест по железной дороге.

Понадобилось несколько месяцев, чтобы выхлопотать разрешение на вагоны. На железной дороге не хватало паровозов, вагонов, топлива, пути не ремонтировались, везде царила разруха. По рассказам, добились вагонов с помощью внушительной взятки. Для этого, а также для оплаты расходов на ходоков, с каждого двора неоднократно собирали деньги.

Только осенью, погрузив в каждую теплушку три-четыре семьи, имущество, даже плуги и бороны, брички и т. п., переселенческий состав отошел от станции Давлеканово. Трудным и долгим был этот путь. Эшелон часто задерживался на станциях по десять-пятнадцать дней. Люди голодали, бродили по окрестным поселкам в надежде что-нибудь купить, хотя бы молока детям, которые страдали больше других. В пути многие умирали, их хоронили тут же вблизи станций, завернутыми в рядно, без гробов. На путях скапливались нечистоты.

Умерла в пути и моя сестра Палажка, которая уезжала вместе с сестрой Зиней и ее мужем Семеном, хотя Палажке и не было необходимости уезжать. Похоронили ее на ст. Монастырище.

Встречали на Украине беженцев от голода без большой радости. И здесь была разруха, урожай собрали скудный, но выручили огороды - овощей, картофеля было вдоволь.