Читати книгу - "Рід Добрянських. Генеалогія і спогади, Леонід Добрянський"

Одновременно со мной в школу был назначен и новый завуч - Клавдий Куприянович Шевченко - курчавый, с большими глазами навыкате. Он был человеком со странностями: малообщительным, молчаливым; со слабым здоровьем. Не имеющий специального образования, он с трудом осваивал хлопотливую роль школьного завуча. Только нехватка кадров помогла ему оказаться в школе, да еще на руководящей работе. Однако он обладал большим самомнением, самоуверенностью. Дети, особенно провинившиеся, не выносили его взгляда, настойчивого, как бы сверлящего. Ни с кем в коллективе он в дружеских или хотя бы внешне товарищеских отношениях не находился.

Одиозной фигурой в школе был Захар Андреевич Сотник - школьный завхоз. Рослый, крепкого сложения, с волевыми чертами лица, он всегда ходил мрачнее тучи. Захар Андреевич поступил на работу по направлению милиции. Незадолго до этого он вернулся из мест заключения, где пребывал три года за то, что изорвал портрет Сталина.

Эти два человека - Сотник и Шевченко - с первой встречи люто возненавидели друг друга. Бывает любовь с первого взгляда; у них с первого взгляда родилась обоюдная ненависть. Оба они как бы видели один в другом смертельного врага. Это, в конце концов, проявилось, не могло не проявиться в открыто враждебных взаимоотношениях.

А если говорить о коллективе в целом - у нас был обычный учительский коллектив с обычными достоинствами и недостатками, мелкими служебными недоразумениями, радостями и огорчениями.

Прошло два учебных года. В одно из воскресений, когда классы опустели, так как начались школьные каникулы, учителя решили коллективно отметить окончание учебного года. С сумками, наполненными всякой снедью, утром, когда уже стало пригревать солнце, все направились на лоно природы в Овсяную балку, где на лесных полянках можно было хорошо отдохнуть, снять с себя усталость последних напряженных дней учебного года. Все было, как положено: песни, анекдоты, незатейливые игры. На склоне дня расходились, умиротворенные, чуточку усталые и довольные. А впереди были летние отпуска.

В следующее воскресенье мы с завхозом обошли все классы и кабинеты, определили, где и какой требуется ремонт, а затем уселись за шахматы. Но закончить первую партию мы не успели: по радио выступил нарком иностранных дел Молотов. Началась Великая Отечественная война. Только мы прослушали выступление Молотова, как наступившую тишину разорвали тревожные гудки шахт, паровозов. Они как бы возвещали о предстоящих тяжелейших испытаниях для советского народа, для всей страны. А через час я уже выехал по приказанию райвоенкомата в Маргиновский сельсовет для проведения мобилизации. В дороге нас настиг проливной дождь. Грузовик забуксовал. Только к трем часам утра мы въехали в село. А там, в сельсовете, всю ночь наготове сидели первоочередники, вместе с ними - заплаканные провожающие: жены, матери, невесты, подруги.

Начались дни тревожного ожидания. Люди вслушивались в военные сводки, такие скупые и не совсем понятные. Расходились от уличных репродукторов в некотором недоумении: когда же наша армия будет наступать?

Ежедневно с раннего утра бурлила площадь перед военкоматом. Полным ходом шла мобилизация, каждый день отправлялись на станцию новые и новые контингенты призывников. Шла мобилизация транспорта: автомашин, лошадей, повозок.

Третьего июля, необычно рано - в шесть часов утра - по радио выступил Сталин. Только теперь все поняли, как обстоят дела на фронте и что над страной нависла грозная опасность.

А 17 июля по радио был передан Указ Президиума Верховного Совета о восстановлении в армии института военных комиссаров. В шесть часов утра 19 июля мне принесли повестку о явке к 8 часам в военкомат для отправки на фронт. Наконец пришла и наша, политработников, очередь. В моем распоряжении для сборов оставалось два часа.

По еще ранее данному указанию школу я передал директору вечерней школы Федоренко, точнее, передал только ключи и печать. Простился с семьей. Настя провожала до станции Софьино-Бродская.

Наша группа снежнянских политработников насчитывала 40 человек. В Дебальцеве наш вагон прицепили к проходящему воинскому эшелону. Сделав только одну кратковременную остановку в Харькове, наш эшелон мчался навстречу войне.

Чувствовалось приближение фронта: то и дело попадались поврежденные станционные здания, воронки от бомбежек по обеим сторонам пути. Проезжая станцию Ромодан, мы видели крышу большого станционного здания, сдвинутую в сторону на метр от прежнего места.

Мы сидели в открытой теплушке, коротая время, играли в домино. Вдруг резкий толчок экстренной остановки. Мы все попадали. Только поднялись сильный рывок вперед! Близко раздался взрыв, другой. Нас буквально оглушили частые разрывы бомб, трескотня пулеметов, вой пикирующих самолетов. В считанные секунды мы все выскочили из теплушек, залегли под насыпью, в придорожных кустах.

Самолеты улетели, не причинив эшелону вреда. Мы забрались в теплушки. Только теперь я заметил, что в своей руке крепко зажимаю костяшки домино.

Так произошла моя первая встреча с войной.

В сравнительно небольшом лесном массиве в окрестностях г. Лубны, куда нас доставили, было полно таких же, как мы, людей в штатской одежде. Здесь спешно формировалась дивизия, командиры всех рангов искали и отбирали тех, кто по своей воинской специальности был им нужен. Дыхание близкого фронта чувствовалось во всем: в торопливой суетливости, в интонациях, приглушенном тоне отдаваемых приказаний, их содержании. Из сорока прибывших снежнянцев не все были отобраны. Двенадцать оказались как бы не у дел, в том числе и я. Нас отправили в распоряжение местного оржицкого райвоенкомата, в резерв.

К этому времени положение на фронте резко изменилось. Фашистские танковые соединения форсировали Днепр у Кременчуга и Киева, как клещами охватывая столицу Украины, создавая угрозу окружения. Благодаря стараниям оржицкого райвоенкома нас отправили в Харьков еще до того, как вражеское кольцо замкнулось.