Читати книгу - "Рід Добрянських. Генеалогія і спогади, Леонід Добрянський"

В политуправлении нас откомандировали на курсы политсостава в гор. Ворошиловск, куда было эвакуировано Киевское военно-политическое училище.

За два месяца нашего пребывания в Ворошиловске положение на фронте еще более ухудшилось. В конце октября поздней ночью нас подняли по тревоге. На площади перед зданием школы, в непроглядной темноте, под проливным дождем выстроилась вся школа. Комиссар предупредил: «Фронт рядом. Предупреждаю, кто захочет отстать, расстреляю собственной рукой как дезертира!».

Шли по компасу без всяких дорог, в непролазной грязи, под непрестанным проливным дождем, несли пулеметы, ПТР, личное оружие и боеприпасы. Я исполнял обязанности помощника командира взвода. Шли тяжело, с предельным напряжением. Тяжелый украинский чернозем налипал на сапоги, намокшие вещмешки тяжелым грузом давили на плечи, дождь шел не переставая. Остановок не делали. На рассвете проходили мимо какого-то совхоза. По двору бродили безнадзорные лошади, людей не было. Значит, фронт действительно очень близко. Сделали минутную остановку, более пожилых курсантов усадили на лошадей. По праву командира уселся на лошадь и я. Можно себе представить, как я выглядел на громадном тяжеловозе, без седла и без уздечки! Во время ночного марша категорически запрещалось курить, громко разговаривать. На рассвете нас встретил нарочный с приказом: выделить трех политруков в заградительные отряды. Среди выделенных товарищей (смертников, как потом мы их назвали) был и снежнянец, хороший мой товарищ, заместитель парторга шахты № 10 тов. Чиркин. Больше я его не видел. Как я узнал после, его жена получила потом извещение, что муж «пропал без вести».

К середине дня мы были уже в Ворошиловграде. Здесь формировались три отдельных стрелковых бригады (ОСБ) - 23-я, 24-я и 25-я. Отдельными они назывались потому, что не входили в состав какого-либо соединения, а находились в подчинении штаба фронта и временно придавались тому или иному соединению при выполнении оперативных задач. Штатное расписание в этих бригадах было на уровне дивизии. Поэтому в них были и политотделы. Вот в такой политодел 24-й бригады я и был назначен секретарем.

На восточной оконечности Украины есть село Меловое, рядом с ним - железнодорожная станция и поселок Чертково. Вот на эту станцию пешим порядком и прибыла наша 24-я ОСБ из Ворошиловграда. Дальнейший маршрут сохранялся в строгой тайне. Среди офицеров шли разговоры, что нас направляют в Сибирь, имея в виду Японию. Иначе чем же можно объяснить, что нас отправляют с Украины, когда и здесь наступают немцы?

Учитывая это обстоятельство, я хотел написать Насте письмо, хотя бы намекнуть, куда мы направляемся. Но... Я уже не знал, куда писать, где моя семья. Когда я еще был в Ворошиловске, Настя приезжала ко мне. Мы договорились, что в случае необходимости я телеграфирую ей, чтобы немедленно уезжала. Об этом нас предупредил и комиссар школы. Но дело в том, что мы не знали, когда эта «необходимость» возникнет. Да, пожалуй, и никто не мог знать. Все было спокойно. Но меня не покидало чувство какой-то неосознанной тревоги, и я решил позвонить Насте по телефону, предупредить, чтобы приезжала ко мне. Литер для эвакуации комиссар мне обещал. Когда я пришел на переговорную, мне сказали, что со Снежным у них связи нет, там уже только полевая связь. Той же ночью по тревоге ушли и мы.

А в Снежном все шло своим чередом. Городские власти, не считая эвакуацию неизбежной, спокойно ожидали развития событий. И как гром среди ясного неба - приказ уполномоченного по Сталинской области о немедленной эвакуации. Настя, узнав от соседки о том, что ее мужу приказано немедленно уезжать, побежала в военкомат. Хотя было еще раннее утро, ей выдали пропуск. Наскоро собрав в чемоданы самое необходимое, выпросив у нашего хорошего соседа управляющего банком Нашко подводу, Настя с детьми была уже на станции Софьино-Бродская. На первом же товарняке она добралась до узловой станции Дебальцево. Это был прыжок в неизвестность. Через Дебальцево полным ходом шла эвакуация всего Донбасса, все пути были забиты составами и подходили все новые. Спешно проходили отступавшие войска с техникой. А вечером станцию бомбили…

Могла ли Настя раньше уехать? Пожалуй, нужно было раньше. Но для этого требовался пропуск, а выдать его райвоенком наотрез отказался: «Что ты, Добрянская, жена офицера, а поднимаешь панику. Ведь немцы еще за Днепром, да сюда их и не пустят!».

Все это я узнал значительно позже. А тогда мог только гадать: где моя семья и куда мне адресовать мое письмо?

В Черткове мы пробыли пять дней. Наша бригада здесь доукомплектовывалась как рядовым, так и офицерским составом. В политотдел был назначен на должность инструктора по комсомолу один политрук (фамилии уже не помню). С ним произошел казус. Как-то к вечеру он отлучился, сказав нам, что пойдет в парикмахерскую побриться. А в это время наш эшелон, а также другие эшелоны, в которых разместилась 24-я бригада, тихо, без гудков тронулись и, набирая скорость, ушли по назначению. Можно представить, в каком положении оказался этот политрук. Ведь он не знал ни места назначения бригады, ни ее маршрута. Да и кто бы сказал об этом? Забегая вперед, хочу сказать, что он в поисках своей бригады побывал и на Урале, и в Куйбышеве, и в Москве. Только в середине декабря, уже на фронте, он отыскал, наконец, свою бригаду. Был разжалован в рядовые, и больше я его не видел.

Наши эшелоны мчались на север, это мы хорошо понимали. И, наконец, нам сообщили, что мы едем для прорыва блокады Ленинграда. В Рыбинске бригада должна была получить вооружение, другую технику, боеприпасы. Здесь же всему составу выдали зимнее обмундирование. От Рыбинска до Малой Вишеры, где мы должны были разгружаться, ехали без остановок. Когда наш первый эшелон стал разгружаться, а другие были на подходе, налетело около десятка «юнкерсов», будто они где-то вблизи ожидали нашего появления. После бомбежки у нас были раненые, убитые. К вечеру, не ожидая полной темноты, бригада батальонными колоннами двинулась к линии фронта. Снегу было мало, но декабрьский мороз донимал изрядно. На большой лесной поляне командир приказал остановиться. На этой поляне, видимо, ранее был небольшой поселок. В результате бомбежки поселок весь сгорел, только стояли в ряд обгорелые трубы, как кладбищенские памятники. Было около полуночи, и командир объявил привал на ночлег. Хорош ночлег - голая промороженная земля! Но делать нечего - приказ есть приказ. Выручила, как всегда, солдатская смекалка. Мы с товарищем устроились в какой-то норе, «спали» стоя, прислонившись спиной друг к другу. До передовой было около трех километров.