Читати книгу - "Рід Добрянських. Генеалогія і спогади, Леонід Добрянський"

Ехали мы целых две недели. На одной из остановок к нам в теплушку попросился отставной солдат. «Братец ты мой, - начал вспоминать он, обращаясь к отцу. - Эх, и повидал я горя! Много наших полегло, ну и японцам досталось. Был у нас в роте фельдфебель, человек особенный, не похожий на других людей. Предсказывал будущее. Как-то незаметно для всех он на шинелях на спинах некоторых солдат сделал знак мелом - кресты. Перед боем он сказал командиру роты, что солдаты, которых он отметил, будут убиты. Командир роты сделал только выговор фельдфебелю, больше он ничего не успел, начался бой с японцами. И действительно, солдаты, у которых на шинелях были кресты, погибли». - «А фельдфебель?» спросил отец. - «Был убит, он знал, что тоже умрет».

Сквозь сон слышалось мне гудение голоса солдата. Он долго еще что-то рассказывал отцу и матери. Утром, когда я проснулся, солдата в вагоне не было. Отец и мама делились впечатлениями от его баек. «Ну и набрехав же вин тры мишка гречанои вовны», - сказала мама. Отец улыбнулся, согласно кивая головой.

В другой раз к нам в вагон залезли две девушки. Они, видимо, не привыкли скучать. Запели:

Синее море, белый пароход,

Куда ни поеду, все чужой народ.

Бедная, бедная, бедная я,

Горькая участь, доля моя.

Дайте мне машину, дайте мне свисток,

Сяду, поеду на Дальний Восток.

Бедная, бедная, бедная я…

(и т. д.)

В моей памяти остались некоторые остановки на нашем длительном пути. Харьков, Воронеж, Грязи, Пенза, Сызрань, Самара. Когда поезд подошел к Волге, меня разбудили. Все не спали, когда переезжали по мосту Волгу. Впоследствии в течение своей долгой жизни я не раз переезжал по этому мосту великую русскую реку и каждый раз вспоминал свой первый переезд по нему в далеком детстве.

В морозный мартовский день мы, наконец, приехали на станцию Давлеканово - конечный пункт нашего пути. Нас уже ждали с санями у станции наши родственники из Ивангорода Павел Лемешко, муж тети Дарьи, младшей сестры отца, и Яким Колесник, и еще кто-то третий. Маму и нас, малышей, - Ивана, меня и Петю - посадил на свои сани Павел Лемешко, отец и сестры разместились на других санях.

Павел Лемешко был в овчинном полушубке, шапке, какие носят башкиры, и казанских белых валенках, разукрашенных ярко-красными полосами. Павел был смуглый, усатый, похожий на одного из запорожцев, каких изобразил Репин на своей знаменитой картине «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».

Жизнь в Ивангороде и Царичанке

По приезде в Ивангород наша семья поселилась у Лемешко. Но и у них была немалая семья - 5 человек, в том числе три сына: Федор лет 15-ти, Антон - немного старше меня, и Афанасий, того же возраста, что и наш Петя. Нас же было 8 человек. Трудно представить, как жили в маленькой хате две семьи - 13 человек, но жили. Тетя Дарья (все ее звали Дарка) была еще молода. В моей памяти она осталась женщиной небольшого роста, крепкого телосложения, белолицей, очень добродушной, веселой. Ее муж Павел был флегматичен, молчалив.

Хата Павла Лемешка в с. Івангороді, де проживала деякий час сім'я Василя Мокієвича Добрянського після переселення 1908 р. в Уфимську губернію; знімок 1968 р.

Что нас приятно удивило, когда мы несколько освоились, так это достаток в еде, хороший пшеничный хлеб. Всего было вдоволь. Прожили мы в хате Лемешко месяца два и с наступлением тепла перешли на квартиру к Гавриле Кривому, брату Василия Кривого. Тут нам стало свободнее, изба у Гаврилы была больше. Мы поселились в комнате, а хозяева на кухне. Я подружился со старшим сыном Гаврилы Федором, моим ровесником. Впоследствии, через несколько лет, мне довелось учиться вместе с Федором в сельской школе; но об этом позже.

Отец часто ездил в Уфу по делу о выделении нам земли. Вскоре приехал землемер, татарин. Мне запомнилось, как этот землемер и отец часто ездили к речке Ермакей, где нам выделялся участок земли, а вечером землемер, сидя у нас за столом, все вычислял и твердил с сильным акцентом: «Пату пат - двадцат пат». А «нарезал» он нам около двадцати шести десятин, имея в виду неудоби.

Выделенный нам участок земли был на расстоянии около трех верст от Ивангорода и граничил с юга с оврагом, по которому протекала небольшая речка Ермакей. Против нашего участка речка образовывала два довольно глубоких озера, в которых водилась рыба. Речка была границей нашего участка. По правую сторону речки, т. е. к югу, простирались частные владения - фермы немцев-колонистов. У каждого из них было по 200-500 десятин плодородной земли (у Эппа около 1000 десятин), большой благоустроенный дом, хозяйственные постройки, стада рогатого скота, лошадей. Эти фермы были расположены в виде отдельных хуторов на обширном пространстве от речки Ермакей до лесов у Давлеканова. К западу от нашего участка простирались никем не занятые казенные земли. Нам участок и все казенные земли были целиной. Такими же нетронутыми человеком были река, озера, заросли лозы у реки. С востока наш участок граничил с землей крестьян села Шестаева, с севера находились участки двух крестьян-ивангородцев Бондаренко и Кучеренко, пожелавших выселиться из деревни на хутора. Надобно сказать, что почва на нашем участке была хуже чернозема участков наших соседей Бондаренко и Кучеренко, да и земель всех ивангородцев. Кроме того, поверхность нашей земли имела уклон к югу, к речке, т. е. была подвержена в большей степени воздействию солнца, а стало быть, засухе. Это и сказалось впоследствии на наших урожаях: они всегда были ниже, чем у соседей. Но у нас было одно преимущество перед соседями - у нас была речка и два озера. У воды росли густые заросли лозы, а подальше от воды на нашей части широкого ложа овраra, на увлажненной, богатой перегноем почве буйно росли травы. Впоследствии часть этой, правда, небольшой площади поймы у одного озера была распахана под огород, на котором выращивалась капуста. Часть же поймы у другого озера использовалась как пастбище. Пока происходило выделение нашей семье земли, наступило лето. У нас не было ни инвентаря, ни лошадей, ни жилья на новом месте. Посоветовавшись, отец и мать решили поселиться на нашем участке и обзаводиться хозяйством с весны будущего 1909 года, а пока жить на квартире в деревне.