Читати книгу - "Рід Добрянських. Генеалогія і спогади, Леонід Добрянський"

У нас, как и в каждом крестьянском хозяйстве, водились в небольшом числе куры и гуси. Куры давали яйца, гуси - пух для подушек. С весны и в течение всего лета гусей пасли Палажка или Иван на лужайке, в пойме речки, протекавшей посреди села и делившей его на две части. К осени, после косовицы и уборки с полей зерновых, гусей выгоняли на жнивье. Здесь гуси паслись, жирели и к зиме большую часть их, а также кур продавали. На вырученные деньги покупали муку, большей частью ржаную.

Когда я подрос, мне стали поручать пасти гусей. Я очень боялся гусака. Booружившись хворостиной, я гнал гогочущих гусей в поле. За селом гусак отделялся от стада, с шипеньем оборачивался и мчался на меня. Я пускался в бегство, но гусак догонял меня и больно щипал за икры. От страха и боли я спотыкался, падал. Гусак гоготал и возвращался к своим гусыням, торжествуя победу.

Переселение в Уфимскую губернию

Многие селяне нашей Михайловки были бедны, страдали от малоземелья, как и наша семья. В 1906 году стали ходить слухи о том, что государство наделяет бесплатно землей желающих переселиться в Уфимскую губернию на свободные казенные земли.

Мужички наши на сельском сходе избрали ходоков из наиболее грамотных односельчан, снабдили их деньгами и поручили им хлопотать о переселении в Уфимскую губернию. Не знаю, в каких инстанциях побывали ходоки, известно только, что их труды увенчались успехом. Последовало разрешение властей на переселение в Уфимскую губернию пожелавших переселиться семей из трех сел: Михайловки, Гунчи и Ивангорода. Переселенцы наделялись землей бесплатно по 5 десятин на каждую душу мужского пола.

Переселение состоялось в том же 1906 году. Однако поначалу оно было неудачным. Переселенцы получили землю по соседству с башкирским селом Туяш в Стерлитамакском уезде. Земля была тучный чернозем, целина, никогда не знавшая плуга. Башкиры из соседних сел считали землю своей и переселенцев не признавали. Вскоре начались трения, а затем открытая «война» между переселенцами и местным башкирским населением. Царское правительство мало считалось с правами темного, неграмотного, забитого нуждой и произволом царских чиновников башкирского населения. Обширные плодородные земли, на которые предъявляли права башкиры, захватывались или скупались за бесценок русскими помещиками, чиновниками. Правительство отчуждало много плодородных земель и селило на них переселенцев из густонаселенных губерний России, Украины. Все это вызывало глухую вражду, ненависть башкир к пришельцам. Переключение недовольства башкирского населения на переселенцев было на руку правительству, проводившему политику «разделяй и властвуй».

«Рус, убирайся, земля наша», - кричали башкиры переселенцам. Случайных одиноких переселенцев башкиры ловили и секли кнутами. Наши украинцы стали ездить скопом, по несколько подвод вместе, встречавшихся башкиров избивали. Но так долго продолжаться не могло. Башкиры угоняли лошадей, скот, травили посевы переселенцев. На сельском сходе переселенцы порешили ходатайствовать перед властями о выделении им земли в другом облюбованном ими месте B Белебеевском уезде около деревень Токмак и Царичанка. Здесь был обширный массив никем не занятой плодородной казенной земли. Избрали ходоком Алексея Капкана из Михайловки. Это был еще не старый, представительный и рассудительный человек. Отец его был псаломщиком, и на этом основании односельчане считали Алексея Капкана человеком образованным, способным говорить с господами. К тому же, он умел читать и писать. Отправился Алексей Капкан в Белебей, а потом в Уфу, и его хлопоты, в конце концов, увенчались успехом: переселенцам выделили землю там, где они хотели. Через некоторое время состоялся переезд на новую землю.

Усадьбы распределяли по жребию, причем селились по землячествам. Новую деревню пересекал овраг. По одну его сторону осела Михайловка, по другую Гунча, а потом за ним ивангородцы.

После того, как обосновались на новом месте, стали решать, как назвать деревню. Алексей Капкан предложил назвать Алексеевкой (в свою честь), земляки поддержали Капкана. Пташки из Гунчи воспротивились (много чести для Капкана!). После споров пришли к согласию: назвали деревню Ивангородом (ни вашим, ни нашим).

Первую зиму переселенцы жили в землянках, а с весны следующего года стали строить избы. Ввиду суровых зим в Уфимской губернии, стены изб сооружали толщиной около 60 см из самана - необожженного кирпича из смеси глины с соломой по примеру жителей Токмака и Царичанки. Строились вдоль реки Удряк.

Наша семья тоже была в списках переселенцев, но по каким-то причинам задержалась. Через год после отъезда односельчан мой отец уехал к ним в Уфимскую губернию хлопотать о земле для нашей семьи. Отсутствие его длилось около месяца. Мама часто выражала свои мысли вслух: «Где же наш тато, как долго его нет!»

И вот однажды дверь хаты открылась, и вошел отец. Как сейчас помню: стоит он у двери, худенький, с черной бородкой, в темной свитке, с торбой в руке. Дело было поздней осенью 1907 года или в начале 1908 года. По-видимому, отец выхлопотал землю, потому что он и мама повели разговоры о продаже дома, земли. Покупатели вскоре нашлись. В феврале 1908 года было продано все: земля, усадьба и прочее имущество. Усадьбу - дом с садом и огородом - купил дядя Дмитрий.

Здесь я должен сделать небольшое отступление от порядка повествования и рассказать об одном эпизоде, повлиявшем на судьбу моей сестры Зини. Василий Кривой незадолго до нашего отъезда сделал предложение Зине и получил согласие от родителей. Но так как мы собирались переселяться, то отец предложил Василию также уехать в Уфимскую губернию к нам, как только мы получим землю. Отец обещал, что из своего надела он отдаст Василию 5 десятин. На том и согласились.

Итак, вся наша семья, кроме Гриши, уезжала из Украины в далекую Уфимскую губернию. Гриша получил квалификацию учителя, поступил на работу в начальную школу и остался на Украине. В моей памяти запечатлелся только момент отъезда. Вот стоит бричка, запряженная парой лошадей. Бричка нагружена доверху всяким скарбом: стол, скрыня, подушки, одежда, обувь, посуда. иконы и множество всяких узлов. Была и другая подвода, нагруженная огромными дубовыми кадками, ткацким станком, столярным и иным инструментом, разными хозяйственными предметами. Где разместились дети и взрослые, не помню, помню только, что я очутился наверху в первой бричке. Мне казалось очень высоко, и было страшно. И вот подходит минута отъезда. Кто-то из взрослых поднимает ко мне моего друга, товарища моих детских игр Василька Малюту. «Михалко, простись с Васильком», — говорят мне, и я целуюсь с ним. «Но-о!». Брички тронулись. Прощай, Михайловка, и навсегда! Приехали мы на станцию Монастырище и здесь разгрузились. Узлы, где самое необходимое в дороге, сложили в углу зала ожидания. Сидим мама с Петей и я на этих узлах; сестры, Иван то уходят, то появляются снова. Отец занят дорожными хлопотами. Наконец, к вечеру того же дня у нас все готово к отправке. Нам предоставили товарный вагон-теплушку с чугунной печкой на полу и с нарами. На одной половине вагона на нарах и полу расположилась наша семья с пожитками, на другой половине сложили все наше громоздкое имущество. Ночью поезд тронулся. Во время пути наш вагон иногда отцепляли, затем снова прицепляли. Эти операции сопровождались внезапными толчками, громыханием, лязганьем буферов. Посуда и некоторые предметы дребезжали, кое-что падало с нар на пол вагона, люди просыпались или что-то бормотали, не в силах побороть сон. Бывали и длительные остановки, когда наша теплушка одиноко стояла в каком-нибудь тупике на какой-нибудь станции. Отец беспокоился, ходил выяснять.