Читати книгу - "Рід Добрянських. Генеалогія і спогади, Леонід Добрянський"

В поселках, деревнях на территории, освобожденной 2-й ударной, скопились тысячи раненых, не вывезенных своевременно из-за бездорожья. Когда стало ясно, что план овладения станцией Любань провалился и что с наступлением весны в условиях болотистой местности армия будет отрезана от баз снабжения, были приняты меры по срочной постройке узкоколейки по коридору прорыва. Она была построена, но было уже поздно. Враг подтянул резервы и прочно замкнул кольцо окружения, сделав то, чего он не смог добиться в первый раз. Яростные атаки частей нашей армии изнутри кольца и встречные атаки с внешней стороны частей 59-й армии успеха не принесли. Вся полоса прорыва представляла собой непроходимое месиво грязи, болота с небольшими островками суши. Но это же не давало и врагу перейти здесь к активным действиям против окруженных частей 2-й ударной. В этих условиях немцы активизировали действия своей авиации, но теперь появились и наши самолеты. Если ИЛы, главным образом, вели борьбу с вражеской авиацией, то наши незаменимые, дорогие солдатскому сердцу «уточки», они же «кукурузники» («русиш фанер», как прозвали их немцы), доставляли нам продовольствие, медикаменты, эвакуировали раненых, привозили почту. Нередко они на бреющем полете подкрадывались к немецким позициям, сбрасывали на них бомбы. Летая невысоко, они практически были неуязвимы для зениток, но попадали часто под пулеметный огонь. Немало их погибло в волховских болотах.

Такое снабжение, конечно, не могло обеспечить армию. Дело шло к трагической развязке. Штаб армии практически бездействовал. Командовал армией генерал Власов, тот самый Власов, который вошел в историю Великой Отечественной войны, как пример, образец подлости и предательства, классического понимания выходцами из «бывших» таких святынь для нашего народа, как «Родина», «Отечество». Однажды мне пришлось встретиться с ним. Начальник политотдела отлучился. Позвонили из политуправления фронта, приказали найти его и передать, что его ждет член Военного совета. Я поспешил в штаб армии. Увидев генерала Власова и получив от него разрешение обратиться к начальнику политотдела фронта, я в эти 2-3 секунды смог рассмотреть его. Коренастый, среднего роста, с каким-то бесцветным выражением лица, Власов не был таким, каким я представлял себе внешность генерала.

В условиях окружения армия стала как бы неуправляемой. Мне пришлось в эти дни транспортировать раненых с передовых позиций в середине окруженной территории в наш армейский тыл. Раненые как бы предчувствовали свою обреченность, были молчаливы, безразличны ко всему.

Питанием их более или менее обеспечивали, мы же сами находились «на подножном корму»: в ходе зимних боев было убито много лошадей, они вмерзли в болотистую почву и хорошо сохранились. Теперь мы их откапывали. Конина была достаточно вкусной, не потеряла своих качеств. Собирали клюкву, ее было очень много, пили очень вкусный клюквенный чай. «Уточки» довольно исправно по ночам сбрасывали мешки с сухарями. Но все это армию не обеспечивало, назревал кризис. В такой обстановке части и отдельные подразделения, дислоцированные вблизи горловины коридора, решили идти на прорыв.

К этому времени коридор еще более сузился, простреливался стрелковым оружием. Простреливался он и нашими минометами. Его длина была около восьми километров. Немцы, обосновавшись на маленьких островках суши среди непроходимого болотистого моря, закрепиться на нем не могли. Коридор представлял собой как бы сплошной водный канал среди редколесья, проделанный нашими наступающими войсками зимой. Именно по этому коридору мы должны были прорываться, другого пути не было. Наша 24-я бригада, приданная 2-й ударной армии, еще раньше получила приказ штаба фронта перейти в распоряжение 59-й армии, но в создавшихся условиях выполнить этот приказ не могла. Теперь она в полном составе шла на прорыв.

В 12 часов ночи все двинулись. Головным должен был идти батальон нашей бригады, но в полной темноте все перемешалось. Шли окопами пригнувшись, зачастую по пояс в воде, под непрерывным обстрелом, который вообще не прекращался. Попадались и здесь небольшие островки суши. Передвигаясь ползком по одному из таких островков, я почти уткнулся носом во что-то холодное. Осторожно ощупав этот предмет, я почувствовал, как по спине пробежали мурашки: это была противопехотная мина! Медленно подавшись назад, я снова окунулся в холодную воду.

Естественный шум от передвижения по воде огромной массы людей, непрекращающийся обстрел, крики раненых, попытки отдельных командиров что-то и как-то организовать, - все это приводило на память уже почти забытый «Железный поток».

Вдруг все это, как бывает только в сказке, внезапно, сразу закончилось. Открылась просторная, широкая, с редкими холмами степь. Слева величественно всходило багровое солнце. Удивительная тишина... Нет ни болотистой местности, ни редких березок, не слышно, казалось бы, вечной стрельбы. Только люди идут и идут - в шинелях, ватниках и без них, с винтовками и без оружия, в шапках и пилотках, смертельно усталые, грязные до пояса, группами и поодиночке; идут нескончаемым потоком...

Нескоро собралась наша бригада. Оказалась она небольшой, как один батальон. Конечно, потери были немалые. Убитых никто не считал. А раненые? Кто их там считал, выносил, оказывал первую помощь?.. Разве только потом какой-нибудь уцелевший командир или штабист напишет привычной рукой на заготовленном заранее печатном бланке, выполняя свой служебный долг: «Такой-то (ф. и. о.) муж, сын, отец, брат (ненужное зачеркнуть)... пропал без вести».

Документы политотдела мы хранили в небольшом, но тяжелом сейфе. Готовясь к прорыву, мы его оставили при одной батарее, взяв с собой в портфеле только самые важные документы.

За документы политотдела несет личную ответственность его секретарь. Еще зимой мне присвоили звание «старший политрук» и соответственно переместили по службе, назначив инструктором политотдела по информации. Секретарем политотдела вместо меня был назначен младший политрук Миша Кива, молодой энергичный паренек. Ему и предстояло любым способом перебраться на окруженную территорию за документами, оставленными в сейфе при выходе из окружения. Комиссар бригады решил иначе: поскольку важные документы были вынесены, остальные комиссар, ввиду их громоздкости, приказал сжечь на месте, чтобы избежать ненужного риска. Провести всю эту операцию было приказано мне, чего я меньше всего ожидал. Но приказы не обсуждаются, а выполняются.