Читати книгу - "Рід Добрянських. Генеалогія і спогади, Леонід Добрянський"

Получив на дорогу две селедки, две пачки пшенного концентрата, буханку хлеба, несколько кусков сахара и проездные документы, я на одном костыле отправился в путь. Госпитальные сестры провожали нас, помогли погрузиться в вагон. Так же хорошо относились к нам, помогали и в пунктах пересадки - в Свердловске и в Челябинске. Дальше, до самой Раевки, я ехал уже не в санитарном поезде, а в обычном пассажирском. Хотя был январь, вагон не отапливался, свечка в фонаре еле теплилась; пассажиры хмурые, молчаливые, проводники неприветливые. На всем лежал отпечаток тяжелой трагедии, переживаемой страной. 13 января 1943 года я прибыл в Раевку, в колхоз им. 8-го Марта, где в то время жила моя семья.

Ровно год прожил я в колхозе. По рекомендации райкома партии колхозники избрали меня председателем. Жизнь этого колхоза не отличалась от других таких же колхозов советского тыла. Нехватка рабочих рук, инвентаря, слабое руководство привели к серьезному ослаблению колхозной экономики. Об этой странице моей жизни - разговор особый. Скажу только, что с невероятным напряжением всех сил колхозников, и моих в том числе, в тревогах хозяйственного года обязательства перед государством были выполнены.

В сентябре 1943 года был освобожден Донбасс, в том числе и Снежное. Мне пора уже было возвращаться домой. Я узнал, что в Уфе при республиканском Совете министров находится уполномоченный представитель правительства УССР, по фамилии Слесарь. Поехал в Уфу, с вокзала добирался пешком до центра города, а это при моих физических возможностях было нелегко, я бы сказал, очень трудно. За пропуском в здание Совета министров зашел в бюро пропусков. Там вежливо, проверив мои документы, спросили: «Вам к кому и по какой надобности?» - «Мне к товарищу Столяру».

На меня посмотрели с явным недоверием, попросили повторить. И только тогда я сообразил, какую чепуху я ляпнул. Недоразумение разъяснилось. Слесарь дал мне вызов в Сталинскую область. В райотделе с. Раевка мне выдали пропуск для проезда по железной дороге. Поездка была трудная, хлопотливая. Через неделю, 31 января 1944 г., я был уже на станции Софьино-Бродская, откуда я уезжал на фронт 19 июля 1941 года. Снежное трудно было узнать, все большие здания были разрушены и сожжены; на столбах висели обрывки проводов. С трудом я нашел райком, он разместился в чьей-то брошенной квартире. В районе работал уже вернувшийся довоенный секретарь Рыбалко. Он сидел за столом в шинели с погонами майора. Рыбалко рассказал мне, что не пожелали эвакуироваться около трехсот коммунистов, остались жить в оккупации. Стали возвращаться из эвакуации руководители районных учреждений. В марте состоялось первое районное собрание коммунистов, на котором присутствовало всего 17 членов партии.

А теперь о том, что произошло за это время здесь в Снежном, в частности, в моем школьном коллективе. Ушли в армию учитель физкультуры Степан Алексеевич Романенко, учитель Алексей Николаевич Дышлевый. Из коллектива никто не эвакуировался. Завуч вступил добровольцем в истребительный батальон, в армию его не взяли по состоянию здоровья, учительница русского языка Раиса Филипповна Клевцова, полуеврейка, тоже не думала уезжать и только в последний момент перед самым приходом немцев убежала без всяких вещей вместе со своей младшей дочерью Ларисой. Старшая дочь, шестнадцатилетняя Ира, училась в техникуме в Крыму. Эвакуироваться она не успела, как и другие студенты, наступающие немецкие войска отрезали полуостров. Ира решила пробираться пешком домой в Снежное к маме. Так и шла она, полуголодная, питаясь подаянием, обходя большие дороги. Ночи были холодные, пришлось проситься на ночлег к хорошим людям. А поди узнай, кто из них хороший! К вечеру. перед октябрьскими праздниками, крадучись, пришла она к родному дому, а в доме - никого, и дверь настежь.

П. В. Добрянський з дружиною Анастасією Прокопівною, дочкою Женею й сином Валерієм (1946 р.).

Много горя выпало на долю этой шестнадцатилетней девчонки, не каждому взрослому под силу. Чтобы получить скудный паек, надо было работать. Пошла в городскую управу, а там школьными делами ведает хороший мамин знакомый - бывший директор средней школы им. Артема Иванов. Обрадовалась Ира; но преждевременно. Ничего ей не сказал Иванов, направил к самому городскому голове. Еще больше удивилась Ира - городским головой был не кто иной, как бывший директор вечерней школы, тот самый, которому я передал печать и ключи от школы, уезжая на фронт. Выслушав ее просьбу об устройстве на работу. Федоренко бросил: «Для евреек работы у нас нет!».

Пришлось Ире, чтобы прожить, идти в домработницы, в няньки, поломойки к «господам» инженерам, бывшим работникам треста, большинство которых не пожелало эвакуироваться в советский тыл.

Все эти новоиспеченные «господа» за двухлетний период немецкой оккупации в поте лица трудились в немецком «Дирекционе», исправно работали на «новый порядок».

Летом 1942-го Ира Клевцова двинулась вслед за фронтом. Зимой 1943 года, после Сталинграда, когда фронт покатился на запад, Ира оказалась уже на советской земле, к великой своей радости. Ее мама Раиса Филипповна находилась в это время у своих родственников на Урале, куда Ира и добралась. Там она рассказала о трагических событиях в Снежном. Раиса Филипповна написала моей жене Насте подробное письмо об этом. По приезде в Снежное я прежде всего занялся расследованием всего, что здесь произошло.

Директор вечерней школы Федоренко, которому я, уезжая на фронт, передал школу, стал, как уже было сказано, городским головой, директор средней школы им. Артема - его заместителем, директор семилетней школы № 10 Белый, как выяснилось потом - член украинской националистической организации, был назначен следователем при немецкой жандармерии. Все трое - беспартийные. А вот заведующий районо, коммунист Лукашенко устроился заведующим мельницей. Сотник, бывший завхоз моей школы, стал начальником полиции.