Читати книгу - "Похорон, Clement T"

От этих мыслей меня отвлёк сменившийся вид за окном. Проехав главные ворота, автобус сбавил скорость и медленно ехал по песчаной дороге меж  квадратов полей, что вмещали торчавшие из земли надгробия и кресты. Проехав дальше вдоль “квадрата” из окна автобуса я увидел стоящего возле  припаркованной машины священника и его помощницу — покорно ждавших нас на месте назначения. Они добрались на своём автомобиле заранее, и, как было видно, уже готовились к последнему оповению усопшего перед его погружением в яму. Сама яма находилась во втором ряду по горизонтали, со стороны песчаной дороги — номер места 2/18, как мы позже узнали.

Водитель припарковался, вся группа ритуального агентства поспешила выйти из автобуса и выложить гроб на всё те же кованые чёрные подставки. За ними вышла их мистресса, и в конце — мы.

Выйдя из автобуса, я осмотрелся. Памятники и кресты простирались чуть ли не до самого горизонта. Ничего, кроме них и дальних полей позади них, на горизонте не было. Кладбища поистине занимают огромную территорию нашей планеты. Мне было страшно представить, сколько бы они занимали, закапывай мы так каждого умершего человека за всю нашу историю существования.

Осматривая дальше поля надгробий я задумался о том что нашего ушедшего довезли сюда точно так же, как и остальных. Отпели, отрыли могилу, погрузили, сказали прощальную речь и, наконец, поставили памятник. Каждый из этих десятков тысяч, лежавших в земле, прошёл эту процедуру и теперь был одной единицей этого огромного поля погребённых. Самое забавное, что мне показалось во всей нашей традиции захоронения — это то, что она напоминала шоу. Но только не для мёртвых — сомневаюсь, что им есть до этого дело — а для живых. Отпевание, все атрибуты и ритуальные предметы ничего не значащие для покойника , 9 дней, 40 дней, чистка надгробий, конфеты для мёртвого… Похороны для живых. Отвернувшись от рядов памятников и прекратив раздумывать над смыслом ритуала похорон, я направился к нашей церемонии. Женщина с блокнотом любезно поспешила сказать мне и маме, что мы начинаем.

Первым актом была прощальная речь. Звучала она примерно так:

Сьогодні ми прощаємося з дорогою людиною. З тим, хто був справжньою частиною родини, опорою й теплом у щоденному житті. Його вже немає поруч, і ця втрата — глибока, болюча, особиста.

Він був чоловіком, що любив і дбав. Був поруч у буднях і святах. В його присутності було тихе відчуття безпеки й підтримки. Його праця, турбота, вміння бути поруч — усе це залишиться в серцях тих, хто його любив.

Він був сином, якого виростили з любов’ю. І ця любов жила в ньому — у повазі, у вдячності, у добрих вчинках. Він ніколи не забував, що таке родина, і завжди тримав зв’язок серцем.

Був батьком, для якого діти — сенс життя. Його ніжність, увага, турбота залишаться у пам’яті назавжди. Він умів бути лагідним, але сильним. Мудрим, але простим у спілкуванні. Таким, якого згадують із теплом.

У праці — відповідальний, чесний, сумлінний. Людина слова, людина справи. Його поважали. Його цінували. І його приклад залишиться живим.

Життя цієї людини було гідним. З великою душею. І сьогодні, прощаючись, залишається подяка — за кожен день, за кожен крок поруч, за кожну мить, яка стала частиною спільної історії.

Хоч біль ще свіжа, пам’ять — жива. І саме вона допоможе йти далі. Бо той, хто любив — залишив любов. Той, хто був добрим — залишив тепло. А той, хто жив чесно — залишив світлий слід.

Світла йому пам’ять. Нехай спочиває з миром.

Я был впечатлен. Никогда прежде я не слышал такой пустой чувственной речи. Ведущая выполнила работу безупречно, её подбор слов был гармоничен, фразы душещипательны, техника построения - последовательна. Она была профессионалом, и в этом заключалось всё лицемерие её прощальной речи: ничего она не знала об умершем, кроме его имени, ничего она не чувствовала по отношению к его застывшему телу, не провела с ним и минуты при его жизни. Как могла она? Её речь наглядно это демонстрировала. Тем не менее, я восхитился её красноречием.

— Можете прощатися з померлим, — заключила она, и священник незамедлительно начал громко читать молитву и окроплять покойника святой водой.
Та же молитва, то же кадило, тот же отблескивающий золотой епитрахиль.

Все случилось очень резко, яркое солнце слепило меня, ветер не давал сосредоточиться. Я находился в растерянности и недоумении: сейчас нужно было подходить и целовать покойника или достаточно было положить руку на него? Мои мысли путались в попытке вспомнить правильность выполнения ритуала, мне не хотелось его целовать, достаточно ли будет положить руку? Мне не хотелось говорить, можно ли сказать про себя? Нерешимость заполонила меня, я продолжал стоять на месте, пока мама не шепнула мне на ухо:
«Иди попрощайся с дедушкой». Ещё несколько секунд, и я подхожу к нему. Ладно, я просто буду прощаться так, как мне хочется, — решил я.

Он всё так же безжизненно лежал. Я дотронулся к его плечу — такое же грузное и тяжёлое. Всматриваясь в его лицо, у меня проросло осознание - я больше его никогда не увижу. Сейчас последний момент, до конца моей жизни я больше его не увижу, его посиневшее лицо, небрежная борода, устеленное простынёй тело. Больше никогда. Он будет покоиться в земле, в вечном безмолвии и несуществовании. Это последний мой раз. Наконец у меня проступили слёзы.
«Прощай, дедушка» — были мои последние слова.

— Попрощались? Забивайте гроб, — приказала ведущая. Бабушка горько заплакала.

Гроб подняли за пояса и опустили в заблаговременно вырытую могилу, каждый из нас бросил по три горсти земли. Когда бросала бабушка, я придерживал её, ибо её начало шатать от переизбытка эмоций и волнения. 

Его больше не было с нами —почему-то только после закрытия гроба я поистине ососзнал тот факт, что его нога больше не ступит рядом с нашими.

Похоронная церемония закончилась. В последний раз ко мне подбежала женщина с блокнотом и проинформировала, что с покойником нужно позавтракать на следующий день после похорон, так принято. А также добавила, что всё прошло хорошо и «всё как у людей».