Читати книгу - "Рід Добрянських. Генеалогія і спогади, Леонід Добрянський"

Этот наш сосед был молод, жил вдвоем с женой, детей у них не было. Был у него работник, домработница, пастух. Звали его Яша, фамилии не знаю. О чем говорил Яша с отцом, не знаю, но только после его ухода отец сказал мне: «Вот что, Миша, у нашего соседа Яши уволился пастух, и на время, недели на две, пока сосед не подыщет нового пастуха, ты будешь пасти коров у него и жить там. Завтра утром пойдешь туда, и его работник расскажет тебе, что и как делать». Я приуныл: еще никогда не приходилось мне жить в чужом доме, работать у чужих людей.

И вот в шестом часу утра меня разбудили. Я быстро оделся и отправился к соседу. Его работник - молодой парень, башкир - выгнал коров, рассказал, какой у них порядок дня, и ушел. Коров было голов десять, пастбище недалеко от дома, также в оврагe пойме Ермакея. Речка разделяла владения немца и шестаевских крестьян. Меня работник предупредил, чтобы я не пускал коров на шестаевскую сторону поймы. Хотя шестаевские крестьяне своих коров сюда не пригоняли пастись, трава в пойме, как на стороне немца, так и на шестаевской, была выщипана и вытоптана скотом начисто. Конечно, это коровы немца уничтожили траву на шестаевской стороне. Кормили нас - работника и меня - хорошо. Жили мы с ним, отдыхали в свободное время и спали на чердаке конюшни. Там было достаточно соломы и кое-какие постели. Ели мы на кухне, куда заходили в установленное время - четыре раза в день.

Я очень скучал, чувствовал себя, как в далекой чужой стороне, хотя до нашей хаты было рукой подать. Работник был молчалив, да и о чем он мог говорить с русским одиннадцатилетним мальчиком? Да я и не давал повода для разговоров, так как тоже был очень молчаливым. Однажды днем на шестаевском поле я увидел группу мужиков. Они ходили, что-то осматривали, потом подошли к краю оврага на своей стороне. Все они были в лаптях. Через овраг на земле немца паслись коровы, тут же был и я. Один из мужиков, чернобородый, в красной рубахе, увидев меня, стал мне грозить кулаком и закричал: «Зарежу, сукин сын!» - и сдобрил ругань крепким матом. Мне стало страшно, я начал отгонять коров подальше от оврага. Увидев хозяина около дома, мужики молча удалились. Через несколько дней фермер нанял нового пастуха, мое «заключение» у немца окончилось и я чуть ли не побежал домой.

Частые дожди в нынешнем году продолжались и в августе, что плохо влияло на наш урожай. Скошенная пшеница в кучках не успевала высыхать, дожди, как по заказу, шли через день-два. Хлеб ворошили, но это мало помогало, он прорастал. Кроме воробьев и мышей, появились зловредные грызуны - суслики. Они делали набеги на кучки пшеницы и набивали колосьями свои глубокие норы. Вот вышел из норы суслик и, как столбик, стал на задних лапках, оглядываясь. Его видно издали. Мы Иван, я, Петя крадучись, идем к нему. Завидев нас, суслик мгновенно юркнул в нору. Но это его не спасет, теперь мы знаем, где он, и кричим: «Рябчик! Рябчик!». Наш верный пес, услышав зов, стрелой мчится от хаты к нам. Мы указали Рябчику нору. Понятливый пес сунул нос в нору и стал передними лапами яростно скрести землю. Но куда там, Рябчику не под силу разрушить глубокую нору. Подошедший отец послал Ивана за водой. Мы заливаем нору: одно ведро влили мало! Еще одно ведро. И вот на поверхности забулькало, показался зверек. Тут с ним и расправился Рябчик. Так с помощью Рябчика мы боролись с этими грызунами. Удивительно умным, понятливым был наш Рябчик. Он по глазам своих хозяев определял свое отношение к иногда приходившим, приезжавшим к нам людям. Если это были люди, которых мы приветливо встречали, Рябчик проявлял к ним полнейшее безразличие, лежал себе и даже смотрел куда-то в сторону. Но если приходил какой-нибудь незнакомый нам человек, Рябчику достаточно было уловить в глазах своих хозяев, что это тот, которого мы не знаем и которого не ждали. И тогда пес, оскалив зубы, с лаем бросался на пришельца. Особенно доставалось от Рябчика башкирам, которые заезжали к нам со своим товаром в зимнее время. В такие дни на дворе часто никого не бывало, и приезжий оказывался наедине с собакой. Рябчик с остервенением бросался на него и, случалось, рвал его чапан.

Много лет служил нам Рябчик, но однажды с ним случилось что-то такое, чего я так и не понял. Сидели мы с Петей в поле на траве; невдалеке паслись коровы. Как-то незаметно шагах в двадцати от нас очутился Рябчик. Лежит на траве и смотрит на меня как-то странно сосредоточенно, внимательно, как человек. Мне стало не по себе, и я отвел глаза. Мне почему-то пришло в голову подозрение, что Рябчик заболел бешенством и к нему нельзя приближаться. Через минуту, когда я посмотрел в сторону Рябчика, его уже не было.

Незаметно пришел, незаметно и ушел. Больше никто никогда уже не видел Рябчика, пропал он бесследно. Мне думается, что Рябчик приходил прощаться с нами, предчувствуя смерть.

Марика

Как я уже писал выше, Марика была целый год домработницей у одного богатого немца. Не знаю, что побудило родителей пойти на этот шаг. Вероятно, имелось в виду скопить деньги на приданое Марике, ведь она была уже «на возрасте».

За год пребывания у немцев Марика как-то переменилась, стала более серьезной и более аккуратной. Видимо, сказалось влияние быта немецкой семьи.

Марике было уже лет девятнадцать. Ивангородские парни, когда речь заходила о моих сестрах, замечали: «Что Зиня? Так себе, вот младшая ее сестра, Мария, эта хороша». И действительно, Марика была очень недурна собой. Шатенка с правильными чертами лица, темноглазая, чернобровая, она заставляла не одного парня вздыхать. Запомнился мне сын соседа Кучеренко. Звали его Рыгор (Григорий). Это был высокий статный парень, но очень молчаливый, робкий. Он часто ходил к нам. Придет, бывало, сядет на лавку и молчит, поглядывая на Марику. Марика, конечно, понимала состояние Рыгора, но ей почему-то хотелось подтрунивать над ним. Как-то Рыгор пришел к нам, одетый в солдатскую шинель с погонами, купленную его батьком на базаре в Давлеканове. Одна из сестер, кажется, Палажка, подсела к Рыгору и незаметно для него запачкала его погоны горчицей. Сестры стали хохотать, намекая, что на погонах Рыгора что-то нехорошее. Мы, я и Петя, тоже стали смотреть на его погоны и смеяться. Рыгор страшно покраснел, смутился, шапку в охапку и ушел. Сестры поняли, что слишком зло подшутили над Рыгором, им стало стыдно. Однако Рыгор, видимо, понял, что это была невинная шутка, и через некоторое время, как ни в чем не бывало, опять стал бывать у нас. Парень был по уши влюблен в Марику.